Этот текст был начат довольно давно. Мне было интересно посмотреть на этого персонажа изнутри – занятие малоприятное, но довольно поучительное. А тут еще образовалась дискуссия в обсуждении «Вишневого дерева», и я решил договорить то, что не имело смысла говорить в комментах. Текст вышел такой, как я и думал: очень противный и ни разу не прикольный. Возможно, кому-то он покажется неубедительным – ну и ладно, это всего лишь версия.
Рейтинг: R
Жанр: Ангст, Психоложество
Предупреждение: Насилие. Секса и слэша, увы, по-прежнему нет. И без них вышло довольно гнусно.
читать дальшеНа самом деле, Макс был человек хороший. Ему просто катастрофически не везло в жизни.
В детстве он был вообще идеальным. Про него так и говорили: идеальный ребенок! Тихий, вежливый, не капризный, чуткий, воспитанный… Ага, попробовал бы он быть капризным и невоспитанным… Семья была патриархальная, религиозная, порядочная, капризы пресекались просто и быстро, а желания и настроение старших лучше было ловить на лету: так проще и безопаснее. Что бывает тем, кто невоспитан и нечуток, он наглядно видел на примере старшего брата, который упорно не желал понимать отцовские приказы с полуслова. Зато на Максика бабушка, бывало, не нарадуется.
- Золотко мое, - говорила она завистливо кивающим подружкам, гладя белокурую головенку, - все-то он понимает! Такой умник.
И Максик слушал и мотал на не отросший еще ус: так и надо. Неслухи и строптивцы никому не нужны.
В школе он учился на отлично (и попробовал бы он не!..) Его сочинения ставили в пример. Он хорошо рисовал, его прочили в художники. Он занимался музыкой. В пятом классе его впервые послали на конкурс.
С конкурса он вернулся вторым. Не повезло. И отец, кряжистый, рано поседевший мужик, с семнадцати лет работавший в руднике, откуда каждые полгода выносили чей-нибудь труп (и чаще – не один), сурово сказал сыну:
- Надо быть первым. Вторые никому не нужны. Либо будь первым, либо оно пустое баловство, не надо этого.
И музыку пришлось бросить.
Быть всюду первым, отличником, умником, чутким и воспитанным ох как непросто. Давит груз ответственности, душат невысказанные обиды, непролитые слезы, несбывшиеся желания.
В шесть лет он убил куклу. Не сломал нечаянно – такого с ним давно не случалось: именно убил, жестоко и целенаправленно. Кукла была дорогая, купленная еще старшей сестрице, теплая на ощупь, совсем как живая. Он деловито и сладострастно резал ее ножом для бумаги, слушал жалобный писк встроенного динамика – и чувствовал, как его отпускает. Ему было хорошо.
То, что осталось от куклы, он зарыл в дальнем углу участка. Он смутно понимал, что хорошим мальчикам не полагается так поступать, поэтому, когда его спросили, где кукла, он ответил – потерял. Влетело, конечно, но… оно того стоило.
В школе отличник Макс тоже нашел себе отдушину. Мальчик выбирал самых слабых и безответных, вычисляя их безошибочным чутьем хищника: таких, что не сумеют дать сдачи, и даже пожаловаться не решатся, - и тихо, целенаправленно травил. Может, кто-то это и замечал, но ему ни разу не влетело. Его мир тоже был патриархальным и порядочным: здесь придерживались традиционных ценностей, и тех, кто не мог за себя постоять, ныл и жаловался, не любили и защищать не спешили.
А потом Макс закончил школу, и улетел со своей захолустной рудничной планеты в широкий вольный мир. Он был молод, талантлив и готов покорять Вселенную. Родители даже собирались оплатить ему хорошее инопланетное образование, но в этом не было нужды: талантливым отличникам и так всюду рады.
И все бы пошло хорошо, кабы не его проклятое невезение. Учеба в лучшем университете сектора не заладилась: первым он стать так и не смог, а вторым и стараться не стоило. Организованная им рок-группа развалилась. Черновой вариант романа – величайшей книги всех времен и народов, - выложенный на самиздатовском форуме, высмеяли и раскритиковали…
Лет восемь Макса носило по всей Галактике, как семена зимницы по мартовскому насту. Пришлось и чернорабочим повкалывать, и в армии послужить, будь она трижды проклята. А потом он как-то все же зацепился, проклюнулся и пророс. Удачно провернул парочку афер, кой-кого надул, кой-кого объегорил, ловко воспользовался армейскими связями, вовремя сумел подставить старых приятелей, когда это потребовалось… и дело пошло! Бизнес оказался его стихией. Особенно такой бизнес, где надо делать честное лицо, и с умом нарушать правила, зная, однако, меру. Чуткий умница Макс десятки раз балансировал на грани – и ни разу не перешагнул черту, за которой становилось по-настоящему опасно. Через шесть лет он купил свой первый корабль.
И там-то, на корабле, который пусть ненадолго, на пару суток – а иногда и на месяц-полтора, - оказывается оторван от всей Вселенной, и где на это время власть капитана становится абсолютной и безграничной, Макс мало-помалу вспомнил старые привычки, казалось бы, надежно похороненные вместе с тусклым, унылым, трудным детством. Сначала по чуть-чуть, слабыми искорками и проблесками, а потом все сильней и сильней разгоралось в нем это чувство. То он прикрикнул не по делу на стюарда – а тот промолчал, то наорал на робкого парнишку-счетовода – а тот съежился и спрятал глаза, то пригрозил уволить с волчьим билетом молодого навигатора – и тот, побледнев, с жалким видом принялся умолять капитана не делать этого, уверяя, что такое больше не повторится… И с каждой новой жертвой Макс все сильнее и сильнее испытывал это сладкое, липкое, почти тошнотворное, пьянящее ощущение – ощущение собственного всевластия. Что захочу, то и сделаю, и никто не сможет мне помешать!
Кончилось это тем, чем и должно было кончиться: как-то раз Макс по пьяни избил члена экипажа. Избил не сильно, но глупо: до синяков, в том числе и на роже. Придя в себя, Макс принялся психовать. Дело-то ведь подсудное, уголовное, пойдет шибздик к доктору, снимет побои, и в ближайшем же порту… Мандраж длился до ближайшего порта. А в ближайшем порту ничего не случилось. И в следующем тоже. Никуда этот щенок не пошел, побоялся. И все промолчали: если парень не жалуется, значит, так и надо. Значит, за дело огреб. Им-то чего соваться?
И Макс понял: можно! Точно, можно! Если с умом, с оглядкой… - а он все привык делать с умом и с оглядкой. Если набрать в экипаж правильных людей – таких, у которых рыльце в пушку, или таких, кто не посмеет возразить, вступиться ни за другого, ни за себя самого… То можно все. И орать на людей во всеуслышание, любуясь, как седые ветераны корчатся, желая провалиться сквозь землю – капитан умел безошибочно находить больные и слабые места. И бить морды за мелкие провинности. И устраивать спарринги с полным контактом – из которых, разумеется, победителем имел право выходить только один человек, он сам. И тихо прикопать где-нибудь на астероиде труп с чересчур характерными следами по всему телу. Все это была – власть. Высшая власть, доступная человеку.
Борьба тэй-о не была таким уж древним и тайным искусством, как о том говорилось в рекламных проспектах коммерческих школ и спортзалов. Вирианцы изобрели ее всего-навсего лет сто пятьдесят тому назад, когда эти хрупкие и миролюбивые гуманоиды с планеты с силой тяжести в 0,5 земной вышли в большой космос и обнаружили, что практически любой встречный инопланетянин способен размазать вирианца по стенке, стереть его в порошок или сделать из него котлету, на выбор. Конечно, оружие – великий уравнитель, но оружие при тебе есть не всегда, и к тому же вовремя выхватить и навести бластер весом в одну десятую твоего собственного тоже надо суметь… В общем, изначально вирианцы хотели одного: чтобы их не трогали. И да, теперь их не трогали.
Тайной борьба тэй-о тем более не была: вирианцы охотно обучали ей всех желающих (разумеется, не бесплатно), исходя из того, что овладеть ею способен лишь воистину нуждающийся и достойный.
Тем не менее тэй-о была в моде уже не первый десяток лет, и всякий уважающий себя любитель мордобоев стремился освоить хоть пару «приемчиков».
Макс не поскупился: нанял себе в тренеры самого что ни на есть настоящего вирианского мастера – восьмой кья, серая повязка. Но быстро разочаровался. Половину времени мастер учил его правильно дышать и ставить ноги. Вторую половину – зудел.
- Цель не в том, чтобы победить, - говорил вирианец, похожий то ли на богомола, то ли на престарелого эльфа из земных сказок. – Настоящая цель – остаться непобежденным. Если ты повергнешь противника, ты одержишь победу. Если противник повергнет тебя, ты потерпишь поражение. Если противник уйдет, не вступая в бой, победу одержите вы оба. Но если противник уйдет, а ненависть останется, ты повергнешь сам себя.
Неделю Макс терпел всю эту философию, потом не выдержал и вирианца выставил. Разумеется, со всем возможным почтением: эти сморчки славились сплоченностью и злопамятностью. А в тренеры нанял серьезного мужика, бывшего спецназовца, которого учили усовершенствованному тэй-о, адаптированному под нужды человеческой армии. Сам тренер слегка пригибался, проходя в двери, и был способен безо всякого тэй-о скрутить трех таких, как Макс. С ним обучение пошло куда веселее.
Первого киборга Макс приобрел даже без особой надобности – просто так, как дорогую игрушку, показатель статуса: могу, мол, себе позволить. Но игрушка оказалась на удивление удобной в некоторых ситуациях. В таких делах, которые человеку не поручишь – неровен час, заложит. Тупая, конечно, как любая техника: прежде, чем отдать серьезный приказ, приходилось записывать его на бумажке и перечитывать трижды, чтобы проверить, нельзя ли в нем что-то истолковать неверно. Иначе киборг на приказ «войти в помещение» вполне мог проломить стену, потому что она оказывалась менее прочной, чем дверь с замком. Макса, привыкшего к тому, что его приказы ловят на лету и понимают с полуслова (кто не ловил и не понимал – тот либо быстро учился, либо уходил, либо… не уходил), такая тупость бесила до истерики. Злобу он гасил как обычно, срывая ее на виновнике раздражения… но с киборгами это не проходило. Не чувствовал в них Макс привычной отдачи, того беспомощного страха, того животного ужаса кролика перед удавом, который делал расправу такой сладостной. Да и холуи тайком хихикали в рукав: ишь, мол, как хозяин надрывается, бесчувственную железяку лупит! Макс этого, конечно, не видел и не слышал, но чуял и знал: хихикают, гады!.. Короче, на киборгах он отрывался редко. Все-таки для того, чтобы по-настоящему убивать куклу, надо верить в то, что она живая. А Макс был уже не ребенок, чтобы пинать непослушную машинку. Эти твари были чересчур уж отчетливо неживые.
Кроме одного, того, рыжего. Купил его на распродаже, позарился на дешевку – и прогадал: тварь оказалась и правда бракованная, еще тупее прочих. Любой неточный приказ она, как нарочно, ухитрялась понять самым идиотским образом. Неудивительно, что Макс не выдерживал. Но дело было не только в этом. С той шестеркой что-то было не так. Нет, на вид рыжий киборг был точно такой же бесчувственной болванкой, как и все прочие, и Макс не смог бы даже сказать, что именно его зацепило, но… чуял, чуял, нутром чуял что-то неладное. Может, оттого, что пару раз киборг как будто замялся на долю секунды прежде, чем подойти к разъяренному хозяину… А то еще иногда Макс ловил тварь на том, что она не просто тупо пялится в пространство, а будто смотрит на что-то, вот хоть ты тресни, киборг – смотрит! Ну черт его знает – так вот и пальцем не ткнешь, все вроде в порядке, а… воля ваша, что-то с ним не то, с этим киборгом. Да что с ним не то – ясно, что: процессор барахлит, и все дела. И все же, все же… Все же Макс отрывался на этой твари больше необходимого. Как будто она была живой. И, хотя голубые глаза смотрели одинаково равнодушно и на дыбе, и сквозь пламя, поднесенное к самому лицу, Максу чудилось, что вот-вот, еще чуть-чуть – и он проломит эту стенку из пуленепробиваемого стекла, и увидит в безжизненных гляделках вожделенный ужас.
Макс даже не знал, насколько он был близок к истине. И, на свое счастье, узнать так и не успел. Приказ был уже отдан, но… корабль потерпел аварию, и на какое-то время капитану стало не до игрушек.
* * *
Пошла одиннадцатая секунда. Макс увидел, как в глазах киборга что-то дрогнуло, и понял: вот оно! Наконец-то! Он проломил-таки стеклянную стену, сумел подчинить эту тварь по-настоящему! Он так упивался своим торжеством, что пришел в себя, только когда в затылок ему уперся ствол бластера… И все то время, пока его вязали, Макс не мог понять: ну как же так? Где он прокололся?
– Мстить будешь? – спросили из-за спины. – Ну давай, я подержу, если надо...
Голубые глаза очутились совсем близко. Они смотрели в упор, спокойным змеиным взглядом. И охваченному ужасом Максу вдруг померещилось: да это же та самая кукла! Кукла… ожила – и вернулась… вернулась мстить… Колени сделались ватными, по спине пополз липкий холодный пот. Он прекрасно знал, на что способны эти тонкие с виду пальцы…
В глазах мелькнуло презрение. Киборг тряхнул бурыми, слипшимися патлами. И от этого жеста вся Максова власть осыпалась с легким шуршанием, как песок с армейских ботинок. А может, не власть то и была…
– Нет. А то он в штаны наложит и будет нам вонять всю обратную дорогу.
На обратном пути эти двое, исхудалые, грязные и измотанные, пересмеивались и болтали, как школьники на прогулке. Макс чувствовал, что, хотя он все еще рядом, для них его как будто больше не существовало. Макс Уайтер сделался всего лишь неприятным воспоминанием, которое, впрочем, забавно будет воскресить в памяти когда-нибудь, много лет спустя… «Сопляки паршивые! – привычно окрысился Макс. – Дерьма в жизни не нюхали, вот и…» Что – «вот и», он додумывать не стал.
Конечно, стоило бы прислушаться к их болтовне – был шанс узнать что-то полезное, в его положении это оказалось бы совсем не лишним. Но Макс не мог. Его до темноты в глазах, до звона в ушах душила лютая ненависть к этому рыжему мерзавцу, к этому счастливчику, который мог себе позволить такую роскошь: взять и пощадить своего злейшего врага, человека, который целых три года его убивал. Вот так вот запросто, взять, да и пощадить! А?
* * *
Макс Уайтер давно уже сидел в одиночке, выходя только на допросы. А на далекой захолустной планетке его ветхая бабушка, в строгом черном платье и белой кружевной накидке, как положено почтенной пожилой даме, демонстрировала подружкам присланную на день рождения голограмму. На голограмме ее белокурый внучок, залихватски подбоченясь, красовался на фоне своего собственного корабля.
- Золотко мое, - говорила старушка, - такой хороший мальчик вырос!
И подружки завистливо кивали.
Рейтинг: R
Жанр: Ангст, Психоложество
Предупреждение: Насилие. Секса и слэша, увы, по-прежнему нет. И без них вышло довольно гнусно.
читать дальшеНа самом деле, Макс был человек хороший. Ему просто катастрофически не везло в жизни.
В детстве он был вообще идеальным. Про него так и говорили: идеальный ребенок! Тихий, вежливый, не капризный, чуткий, воспитанный… Ага, попробовал бы он быть капризным и невоспитанным… Семья была патриархальная, религиозная, порядочная, капризы пресекались просто и быстро, а желания и настроение старших лучше было ловить на лету: так проще и безопаснее. Что бывает тем, кто невоспитан и нечуток, он наглядно видел на примере старшего брата, который упорно не желал понимать отцовские приказы с полуслова. Зато на Максика бабушка, бывало, не нарадуется.
- Золотко мое, - говорила она завистливо кивающим подружкам, гладя белокурую головенку, - все-то он понимает! Такой умник.
И Максик слушал и мотал на не отросший еще ус: так и надо. Неслухи и строптивцы никому не нужны.
В школе он учился на отлично (и попробовал бы он не!..) Его сочинения ставили в пример. Он хорошо рисовал, его прочили в художники. Он занимался музыкой. В пятом классе его впервые послали на конкурс.
С конкурса он вернулся вторым. Не повезло. И отец, кряжистый, рано поседевший мужик, с семнадцати лет работавший в руднике, откуда каждые полгода выносили чей-нибудь труп (и чаще – не один), сурово сказал сыну:
- Надо быть первым. Вторые никому не нужны. Либо будь первым, либо оно пустое баловство, не надо этого.
И музыку пришлось бросить.
Быть всюду первым, отличником, умником, чутким и воспитанным ох как непросто. Давит груз ответственности, душат невысказанные обиды, непролитые слезы, несбывшиеся желания.
В шесть лет он убил куклу. Не сломал нечаянно – такого с ним давно не случалось: именно убил, жестоко и целенаправленно. Кукла была дорогая, купленная еще старшей сестрице, теплая на ощупь, совсем как живая. Он деловито и сладострастно резал ее ножом для бумаги, слушал жалобный писк встроенного динамика – и чувствовал, как его отпускает. Ему было хорошо.
То, что осталось от куклы, он зарыл в дальнем углу участка. Он смутно понимал, что хорошим мальчикам не полагается так поступать, поэтому, когда его спросили, где кукла, он ответил – потерял. Влетело, конечно, но… оно того стоило.
В школе отличник Макс тоже нашел себе отдушину. Мальчик выбирал самых слабых и безответных, вычисляя их безошибочным чутьем хищника: таких, что не сумеют дать сдачи, и даже пожаловаться не решатся, - и тихо, целенаправленно травил. Может, кто-то это и замечал, но ему ни разу не влетело. Его мир тоже был патриархальным и порядочным: здесь придерживались традиционных ценностей, и тех, кто не мог за себя постоять, ныл и жаловался, не любили и защищать не спешили.
А потом Макс закончил школу, и улетел со своей захолустной рудничной планеты в широкий вольный мир. Он был молод, талантлив и готов покорять Вселенную. Родители даже собирались оплатить ему хорошее инопланетное образование, но в этом не было нужды: талантливым отличникам и так всюду рады.
И все бы пошло хорошо, кабы не его проклятое невезение. Учеба в лучшем университете сектора не заладилась: первым он стать так и не смог, а вторым и стараться не стоило. Организованная им рок-группа развалилась. Черновой вариант романа – величайшей книги всех времен и народов, - выложенный на самиздатовском форуме, высмеяли и раскритиковали…
Лет восемь Макса носило по всей Галактике, как семена зимницы по мартовскому насту. Пришлось и чернорабочим повкалывать, и в армии послужить, будь она трижды проклята. А потом он как-то все же зацепился, проклюнулся и пророс. Удачно провернул парочку афер, кой-кого надул, кой-кого объегорил, ловко воспользовался армейскими связями, вовремя сумел подставить старых приятелей, когда это потребовалось… и дело пошло! Бизнес оказался его стихией. Особенно такой бизнес, где надо делать честное лицо, и с умом нарушать правила, зная, однако, меру. Чуткий умница Макс десятки раз балансировал на грани – и ни разу не перешагнул черту, за которой становилось по-настоящему опасно. Через шесть лет он купил свой первый корабль.
И там-то, на корабле, который пусть ненадолго, на пару суток – а иногда и на месяц-полтора, - оказывается оторван от всей Вселенной, и где на это время власть капитана становится абсолютной и безграничной, Макс мало-помалу вспомнил старые привычки, казалось бы, надежно похороненные вместе с тусклым, унылым, трудным детством. Сначала по чуть-чуть, слабыми искорками и проблесками, а потом все сильней и сильней разгоралось в нем это чувство. То он прикрикнул не по делу на стюарда – а тот промолчал, то наорал на робкого парнишку-счетовода – а тот съежился и спрятал глаза, то пригрозил уволить с волчьим билетом молодого навигатора – и тот, побледнев, с жалким видом принялся умолять капитана не делать этого, уверяя, что такое больше не повторится… И с каждой новой жертвой Макс все сильнее и сильнее испытывал это сладкое, липкое, почти тошнотворное, пьянящее ощущение – ощущение собственного всевластия. Что захочу, то и сделаю, и никто не сможет мне помешать!
Кончилось это тем, чем и должно было кончиться: как-то раз Макс по пьяни избил члена экипажа. Избил не сильно, но глупо: до синяков, в том числе и на роже. Придя в себя, Макс принялся психовать. Дело-то ведь подсудное, уголовное, пойдет шибздик к доктору, снимет побои, и в ближайшем же порту… Мандраж длился до ближайшего порта. А в ближайшем порту ничего не случилось. И в следующем тоже. Никуда этот щенок не пошел, побоялся. И все промолчали: если парень не жалуется, значит, так и надо. Значит, за дело огреб. Им-то чего соваться?
И Макс понял: можно! Точно, можно! Если с умом, с оглядкой… - а он все привык делать с умом и с оглядкой. Если набрать в экипаж правильных людей – таких, у которых рыльце в пушку, или таких, кто не посмеет возразить, вступиться ни за другого, ни за себя самого… То можно все. И орать на людей во всеуслышание, любуясь, как седые ветераны корчатся, желая провалиться сквозь землю – капитан умел безошибочно находить больные и слабые места. И бить морды за мелкие провинности. И устраивать спарринги с полным контактом – из которых, разумеется, победителем имел право выходить только один человек, он сам. И тихо прикопать где-нибудь на астероиде труп с чересчур характерными следами по всему телу. Все это была – власть. Высшая власть, доступная человеку.
Борьба тэй-о не была таким уж древним и тайным искусством, как о том говорилось в рекламных проспектах коммерческих школ и спортзалов. Вирианцы изобрели ее всего-навсего лет сто пятьдесят тому назад, когда эти хрупкие и миролюбивые гуманоиды с планеты с силой тяжести в 0,5 земной вышли в большой космос и обнаружили, что практически любой встречный инопланетянин способен размазать вирианца по стенке, стереть его в порошок или сделать из него котлету, на выбор. Конечно, оружие – великий уравнитель, но оружие при тебе есть не всегда, и к тому же вовремя выхватить и навести бластер весом в одну десятую твоего собственного тоже надо суметь… В общем, изначально вирианцы хотели одного: чтобы их не трогали. И да, теперь их не трогали.
Тайной борьба тэй-о тем более не была: вирианцы охотно обучали ей всех желающих (разумеется, не бесплатно), исходя из того, что овладеть ею способен лишь воистину нуждающийся и достойный.
Тем не менее тэй-о была в моде уже не первый десяток лет, и всякий уважающий себя любитель мордобоев стремился освоить хоть пару «приемчиков».
Макс не поскупился: нанял себе в тренеры самого что ни на есть настоящего вирианского мастера – восьмой кья, серая повязка. Но быстро разочаровался. Половину времени мастер учил его правильно дышать и ставить ноги. Вторую половину – зудел.
- Цель не в том, чтобы победить, - говорил вирианец, похожий то ли на богомола, то ли на престарелого эльфа из земных сказок. – Настоящая цель – остаться непобежденным. Если ты повергнешь противника, ты одержишь победу. Если противник повергнет тебя, ты потерпишь поражение. Если противник уйдет, не вступая в бой, победу одержите вы оба. Но если противник уйдет, а ненависть останется, ты повергнешь сам себя.
Неделю Макс терпел всю эту философию, потом не выдержал и вирианца выставил. Разумеется, со всем возможным почтением: эти сморчки славились сплоченностью и злопамятностью. А в тренеры нанял серьезного мужика, бывшего спецназовца, которого учили усовершенствованному тэй-о, адаптированному под нужды человеческой армии. Сам тренер слегка пригибался, проходя в двери, и был способен безо всякого тэй-о скрутить трех таких, как Макс. С ним обучение пошло куда веселее.
Первого киборга Макс приобрел даже без особой надобности – просто так, как дорогую игрушку, показатель статуса: могу, мол, себе позволить. Но игрушка оказалась на удивление удобной в некоторых ситуациях. В таких делах, которые человеку не поручишь – неровен час, заложит. Тупая, конечно, как любая техника: прежде, чем отдать серьезный приказ, приходилось записывать его на бумажке и перечитывать трижды, чтобы проверить, нельзя ли в нем что-то истолковать неверно. Иначе киборг на приказ «войти в помещение» вполне мог проломить стену, потому что она оказывалась менее прочной, чем дверь с замком. Макса, привыкшего к тому, что его приказы ловят на лету и понимают с полуслова (кто не ловил и не понимал – тот либо быстро учился, либо уходил, либо… не уходил), такая тупость бесила до истерики. Злобу он гасил как обычно, срывая ее на виновнике раздражения… но с киборгами это не проходило. Не чувствовал в них Макс привычной отдачи, того беспомощного страха, того животного ужаса кролика перед удавом, который делал расправу такой сладостной. Да и холуи тайком хихикали в рукав: ишь, мол, как хозяин надрывается, бесчувственную железяку лупит! Макс этого, конечно, не видел и не слышал, но чуял и знал: хихикают, гады!.. Короче, на киборгах он отрывался редко. Все-таки для того, чтобы по-настоящему убивать куклу, надо верить в то, что она живая. А Макс был уже не ребенок, чтобы пинать непослушную машинку. Эти твари были чересчур уж отчетливо неживые.
Кроме одного, того, рыжего. Купил его на распродаже, позарился на дешевку – и прогадал: тварь оказалась и правда бракованная, еще тупее прочих. Любой неточный приказ она, как нарочно, ухитрялась понять самым идиотским образом. Неудивительно, что Макс не выдерживал. Но дело было не только в этом. С той шестеркой что-то было не так. Нет, на вид рыжий киборг был точно такой же бесчувственной болванкой, как и все прочие, и Макс не смог бы даже сказать, что именно его зацепило, но… чуял, чуял, нутром чуял что-то неладное. Может, оттого, что пару раз киборг как будто замялся на долю секунды прежде, чем подойти к разъяренному хозяину… А то еще иногда Макс ловил тварь на том, что она не просто тупо пялится в пространство, а будто смотрит на что-то, вот хоть ты тресни, киборг – смотрит! Ну черт его знает – так вот и пальцем не ткнешь, все вроде в порядке, а… воля ваша, что-то с ним не то, с этим киборгом. Да что с ним не то – ясно, что: процессор барахлит, и все дела. И все же, все же… Все же Макс отрывался на этой твари больше необходимого. Как будто она была живой. И, хотя голубые глаза смотрели одинаково равнодушно и на дыбе, и сквозь пламя, поднесенное к самому лицу, Максу чудилось, что вот-вот, еще чуть-чуть – и он проломит эту стенку из пуленепробиваемого стекла, и увидит в безжизненных гляделках вожделенный ужас.
Макс даже не знал, насколько он был близок к истине. И, на свое счастье, узнать так и не успел. Приказ был уже отдан, но… корабль потерпел аварию, и на какое-то время капитану стало не до игрушек.
* * *
Пошла одиннадцатая секунда. Макс увидел, как в глазах киборга что-то дрогнуло, и понял: вот оно! Наконец-то! Он проломил-таки стеклянную стену, сумел подчинить эту тварь по-настоящему! Он так упивался своим торжеством, что пришел в себя, только когда в затылок ему уперся ствол бластера… И все то время, пока его вязали, Макс не мог понять: ну как же так? Где он прокололся?
– Мстить будешь? – спросили из-за спины. – Ну давай, я подержу, если надо...
Голубые глаза очутились совсем близко. Они смотрели в упор, спокойным змеиным взглядом. И охваченному ужасом Максу вдруг померещилось: да это же та самая кукла! Кукла… ожила – и вернулась… вернулась мстить… Колени сделались ватными, по спине пополз липкий холодный пот. Он прекрасно знал, на что способны эти тонкие с виду пальцы…
В глазах мелькнуло презрение. Киборг тряхнул бурыми, слипшимися патлами. И от этого жеста вся Максова власть осыпалась с легким шуршанием, как песок с армейских ботинок. А может, не власть то и была…
– Нет. А то он в штаны наложит и будет нам вонять всю обратную дорогу.
На обратном пути эти двое, исхудалые, грязные и измотанные, пересмеивались и болтали, как школьники на прогулке. Макс чувствовал, что, хотя он все еще рядом, для них его как будто больше не существовало. Макс Уайтер сделался всего лишь неприятным воспоминанием, которое, впрочем, забавно будет воскресить в памяти когда-нибудь, много лет спустя… «Сопляки паршивые! – привычно окрысился Макс. – Дерьма в жизни не нюхали, вот и…» Что – «вот и», он додумывать не стал.
Конечно, стоило бы прислушаться к их болтовне – был шанс узнать что-то полезное, в его положении это оказалось бы совсем не лишним. Но Макс не мог. Его до темноты в глазах, до звона в ушах душила лютая ненависть к этому рыжему мерзавцу, к этому счастливчику, который мог себе позволить такую роскошь: взять и пощадить своего злейшего врага, человека, который целых три года его убивал. Вот так вот запросто, взять, да и пощадить! А?
* * *
Макс Уайтер давно уже сидел в одиночке, выходя только на допросы. А на далекой захолустной планетке его ветхая бабушка, в строгом черном платье и белой кружевной накидке, как положено почтенной пожилой даме, демонстрировала подружкам присланную на день рождения голограмму. На голограмме ее белокурый внучок, залихватски подбоченясь, красовался на фоне своего собственного корабля.
- Золотко мое, - говорила старушка, - такой хороший мальчик вырос!
И подружки завистливо кивали.
@темы: Космобиолухи, Фанфики
Очень понравилось.
Как бы он в тюрьме не спятил на почве оживших кукол...
Да, вполне возможно - именно так и бывает, когда человек не в состоянии взять на себя ответственность.
Маленький тапочек - "целый год его убивал" - а почему год? Вроде бы он у Казака три года пробыл (где-то это недавно обсуждалось).
Интересно, а чья это на самом деле фраза, сказанная устами вирианца? Хороша...
PS да, мне тут в совсем другом обсуждении указали, что в каноне есть упоминание о том, что Дэн был у Казака три года. Ну, три так три, канон есть канон.
Во всём-то родители виноваты, оказывается
Да сто пудов, родители. А еще среда,
четверг, пятница, суббота, школа, армия, планета, ну, и в целом проклятое невезение... Вот Дэну свезло, конечно: у него вообще родителей не было, оттого и вырос таким славным парнем.Это я не в критику ни разу - текст Такой, Как Надо.
На самом деле, на моё ИМХО, всё прежде всего зависит от личности и характера, и знаю людей, которым удавалось выпутаться и не из такого, но, пожалуй, не будум разводить философствования...
Хотя я фшоке. Почему-то все время был уверен, что из семи лет Дэн провел у Казака только последний год. Мы все были уверены, что он провёл там не так много и что едва ли столько продержался бы. Но деваться некуда...
Отсюда мораль - несмотря на "проверку суставов" и прочие гадости, больше должно было быть "тяжёлой и опасной работы" и просто уборки, охраны и т.п. - иначе бы его сильно раньше сорвало.
Ну, возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что на космическом корабле вне аварийной ситуации не так уж много опасной работы, да и тяжелой тоже не так много (все-таки корабль рассчитан на обслуживание и эксплуатацию людьми, поэтому там большая часть таких вещей должна быть автоматизирована). Так что, скорее всего, действительно: уборка, охрана, и все такое прочее. Пожалуй, это объясняет, почему он изначально так хорошо социально адаптирован. Все-таки три года у людей под ногами путался - и, как бы там ни было плохо, все равно обыденных социальных взаимодействий он должен был наблюдать на порядок больше, чем всяких мерзостей (а отличить норму от ненормального тоже несложно: по эмоциональному фону участников). В армии с этим было бы сложнее.
Интересно, а чья это на самом деле фраза, сказанная устами вирианца?
Да ничья. Берите, пользуйтесь.
Это, в общем, стандартный прогон на тему Правильного Применения Боевых Искусств. Любой нормальный мастер такое может сказать - с поправкой на пафосность штиля, конечно. Из той же серии, что "Я эту женщину оставил на берегу ручья, а ты ее до сих пор на себе несешь", и все такое.
Моего изготовления по стандартному рецепту.
Вся она по-своему несчастная, эта самая лесная голытьба. Семья хотела вырастить порядочного человека, как они это умели, а мальчик честно старался быть "первым учеником" и хорошим мальчиком, как в его семье это понимали... А все остальное - издержки производства и традиционного воспитания, наложенного на не слишком прочную психику.
Reedcat, а старшему брату, насколько я поняла, удалось из этого вырваться?
Вы так говорите, как будто это невесть какой ужос-ужос. Три четверти поколения наших дедов, и значительная часть поколения наших родителей выросли в таких семьях. Это НОРМАЛЬНАЯ семья, вообще-то. В смысле, стандартная для таких условий существования. Просто некоторые люди в таких условиях ломаются, и вырастает черт-те шо. Так из некоторых людей в любых условиях черт-те шо вырастает.
No-Fan, всё-таки если в семье на первом месте любовь, а на втором уже желание вырастить нечто по определенному образу и подобию, то любые родительские ошибки проходят куда мягче. Согласен!
No-Fan, всё-таки если в семье на первом месте любовь, а на втором уже желание вырастить нечто по определенному образу и подобию, то любые родительские ошибки проходят куда мягче. Согласен!