Еще одна идея для развития киборгов

[BeloriyaDogeva]

Метаморфозы Талиесина! (Это из "Школы в Кармартене", если кто не читал - искренне рекомендую)
Прекрасная игра для развития словарного запаса, фантазии и импровизации


«– Множество форм я сменил, пока не обрел свободу, – Ллевелис кинул традиционную формулу начала игры в метаморфозы, после которой присоединиться было уже нельзя. Бервин вздохнул. – Я был острием меча, поистине это было…

– Я был кусочком слюды в окне под крышей часовни, был флейтой из тростника и флюгером был скрипучим…»

«Это была одна из любимых школьных игр, имевшая не самые простые правила, но внешне состоявшая в нанизывании строк в подражание прологу поэмы Талиесина «Битва деревьев»:

– Я был орлом в небесах, плыл лодкою в бурном море, я был пузырьком в бочке пива и год был морскою пеной, – говорил милый и улыбчивый Афарви, сын Кентигерна, ища глазами того, кто должен был перехватить у него эстафету.

– Я был в сраженье мечом и щитом, тот меч отражавшим, – подхватил Мейрхион, сын Лоури, – я был водой дождевой и был Тарквинием Змейком.

– Ох, сейчас Змейк придет! – сказала Керидвен, но не теряя времени, подхватила: – Я был языком огня и бревном, в том огне горевшим, я был совою в дупле и дуплом, сову…

– Содержащим, – ехидно подсказал Ллевелис.

– Приютившим, – выкрутилась Керидвен. – Светил маяком на скале, ночную тьму разгоняя, семь лет на одежде Мак Кехта я пробыл пятном кровавым…

– Я был рогами оленя и юго-западным ветром, – продолжила красавица Энид, – ошибкой лежал в основе неправильных вычислений, я был еловой корой, высокой травой в долине, был парусом корабля, державшего путь в Канаду…

– Я был виноградной лозой и буквой заглавной в книге, – подхватил эстафету Ллевелис, – семь лет был струною арфы…

– …и в каждой бочке затычкой, – вставил Гвидион.

– …и год – травою морскою, – не смущаясь, закончил Ллевелис, и, склонив голову, с юмором посмотрел на Гвидиона.

– Я был черепицей на крыше, трактатом о смысле жизни, – подхватил Гвидион, – закатным отблеском был и был поломойной тряпкой.

– Я простирался мостом над течением рек могучих, – откликнулась Морвидд, – был посохом пилигрима и мхом на дорожном камне…

– Я был полынью в степи и был отраженным эхом, я был заплатой на юбке торговки любовным зельем, – включился Дилан, сын Гвейра, – был свежим номером «Таймс», поистине это было, малиновой пенкой был и криком в ночи беззвездной.

– Пятнадцать лет я лежал в кургане на Каэр-Керддин, я прялкой был и клубком, был черной дырой Вселенной, – присоединился Клиддно, – кофейной мельницей был, полоской на шкуре зверя, я был рисунком мелком и облачком плыл над Римом.

Конечно, у них не получалось так, как у старших студентов, но все-таки и им удавалось вызвать ощущение полной свободы и безграничной надежности всего сущего, ради которого затевалась эта игра.

– Я был тропой вдоль ручья и веточкой ежевики, фамильным сервизом был четырежды десять весен, – начал Афарви и оборвал, заслышав быстрые шаги поднимающегося на башню учителя.»

«– Охотно, – сказал Мак Кархи и молчал полторы минуты. – Видите ли, – сказал он потом, – игра эта имеет разные формы и более или менее усложненные правила. Главная задача игры на формальном уровне – не испортить общего целого. Если иметь в виду то, как играют в нее первокурсники, то это, конечно, полная чепуха. Единственное, что они делают, – они создают некий общий текст, во время произнесения которого коллективно и последовательно представляют себе каждое из воплощений. Все остальное – это, конечно, безобразие. Они часто даже не ставят ограничения на приметы времени. Но вот вчера я случайно застал и прослушал партию игры между девятиклассниками, и, скажу я вам…

– Позвольте, коллега, – перебил его Финтан. – Что значит не ставят ограничения на приметы времени?

– Ну, то есть они могут сказать: «Я был в сраженье мечом и был глотком кока-колы».

– Какой ужас! – воскликнул профессор Морган.

– Я несколько утрирую, – успокоил его Мак Кархи. – При игре с чуть более серьезными правилами игроки сразу же договариваются об ограничении на приметы времени и о порядке повтора приемов.

– То есть? – заинтересованно наклонился вперед Мак Кехт.

– К примеру, мы условились, что если по ходу игры используется прием зеркального отображения, следующий игрок обязан его повторить. Если игравший перед вами закончил строкой: «Я был крапивой в росе и росой на крапивных листьях», то вы можете сказать, например… э-э… «Я был настойкой из трав и белого горного меда, был сворою, гнавшей лань, и ланью, от своры бегущей». То же может касаться и числа лет.

– Допустим, я говорю: «Семь лет я пробыл козой на склонах Карриг-Невенхир», – с интересом проговорил Мак Кехт.

– Тогда тот, чей ход через одного, обязан упомянуть число лет хотя бы для одного из своих воплощений: «На книжной полке стоял я в виде библейских текстов, сто лет я был в гобелен вплетен пурпурною нитью», – отозвался Мак Кархи. – Можно еще договориться о смене стихий, но это одна из высших ступеней игры. Выше нее считается только сопряжение далеких предметов.

– Как это – смена стихий? – раздалось сразу несколько заинтересованных голосов.

– Играющие заранее оговаривают последовательность смены стихий, предположим, огонь – вода – воздух – земля, и далее на протяжении всей игры каждый обязан вводить в свой текст по одной стихии в любой формулировке: я факелом был в ночи – плюс ряд других воплощений, стекал водой ключевой – и дальше все, что угодно, семь лет был неважно чем и был дуновеньем бриза, я галькой катился вниз по осыпям горных склонов. Вы следите за моей мыслью?

– Позвольте, позвольте, – сказал, подавшись вперед, профессор Финтан. – Я был волшебным копьем, сошедшим на землю с неба, я был муравьем лесным и мирным костром в долине…

– Был лужей талой воды и был корабликом в луже, – с готовностью подхватил Мак Кархи, – был ястребом в небесах и тенью его скользящей.

– Я был терновым венцом и был венком из ромашек, был вихрем, поднявшим пыль, и странником, в пыль ступавшим, – робко оглядывая присутствующих, рискнул Морган-ап-Керриг.

– Я был короной царей и нищенской кружкой медной, – бросил Змейк.

– Кустом бузины во рву и серым могильным камнем, – с явным удовольствием заключил Курои.

– Я был мореходом, читавшим по звездам майского неба, был пламенем фонаря и бабочкой, в нем сгоравшей, – вступил в игру Мак Кехт.

– Э-э-э… Я был вьюнком на стене, цеплявшимся за уступы, волной белопенной был и бился о скалы фьорда, – проговорил доктор Вёльсунг, задумчиво скребя подбородок.

– Был пеньем старой шарманки в тиши городских переулков, я сетью рыбацкой был и был колодезным эхом, – сказал доктор Итарнан, изящный пиктолог с грустными глазами. Все переглянулись как громом пораженные: дело в том, что доктор Итарнан, как всякий фонетист, никогда не пользовался голосом, кроме как на уроке. Это был профессиональный навык: он берег горло. Во всяком случае, никто прежде не слышал его голоса за пределами класса.

– В глубинах гор девять лет пещерным был сталактитом и цветом миндальным цвел весною на Эсгайр-Эрфел, – мелодично закончила Рианнон.

– Ну, мы нарушили сейчас несколько элементарных правил, – мягко заметил Мак Кархи. – Так вот: девятиклассники их не нарушают.

Все молча переглянулись.

– Если я правильно понял вас, коллеги, – заговорил Мерлин, – мы не запрещаем нашим ученикам игру в метаморфозы. Второй вопрос на повестке дня»

«из распахнутого окна одной из населенных студентами башен неслось: «Я был кувшином вина на темной картине голландской, я был дождем на стекле, письмом в руках у субретки, десятки лет пролежал браслетом в зарытом кладе, я жил и рыбой глубин светил во тьме океана…», «Я гребнем у ведьмы был и связкой душистой перца, я был зерном в жерновах, поистине это было, я был бубенцом шута, монетою полустертой, я смертным трепет внушал, кометой повисши в небе…»»